или 8 страниц дикого бреда.
Я уже и сам не верю, что когда-то писал фики по СПН. Ан вот писал же, ага.
Это, наверное, несколько кошмарно, поэтому
читать дальшеДурацкая песенка «Старый коньяк и розы в пыли». Очень глупая песенка и очень правдивая. В этом тухлом городишке такие любят. Считается, что они про местные угодья, это они розы имеют ввиду. На самом деле – пыль. Коньяк вообще не при делах. Здесь жрут гадость и видом, и названием подерьмовей. Но гадость - это вроде неприлично, поэтому скрывают, конечно.
Но когда в 14 лет имеешь столько шансов узнать о гадостях, их начинаешь различать хоть из воздуха.
Как-то всё начиналось…
Дом, где приходится жить, трухлявый, россыпной. Потолки по утрам вытряхиваешь из постели, а стены вытираешь каждый обед. По вечерам приходится сидеть с уроками на той же постели, потому что за столом всё занято картой вместо скатерти и Дином, тупо мечтающим над лекциями по географии. Почему он всегда мечтает над ними – бог весть. Сейчас он водит пальцем по карте и в мире становится немного почище. Кое-где, на материках, очищаются горы, выглядывают речки из-под трухи, в море начинаются течения…
А ты, как дурак, кропаешь сочинение на коленке. Учительница, дура, конечно, попросила о прекрасной даме. Дама тоже выходит дура, а у Дина болят вчерашние швы и ему нельзя лежать на спине и сидеть на мягком, позвоночник тоже болит.
А иногда в открытом окне начинает пахнуть трава, свежеют невесть от чего листья, тогда Дин посмеивается о чём-то, очищая Японию, а дама становится поумнее.
К тому же это значит, что уже совсем поздно и пора закругляться. Японцы и дама с успехом проживут завтрашний день, охоты сегодня не будет, никто никуда не пойдёт.
Ещё пяток минут можно поиздеваться над учебниками по биологии, прежде чем придётся ложиться спать.
Когда-то всё начиналось…
В школе очень радуются внезапным успехам в среднем классе. По литературе. По истории. По праву. По черчению; впрочем тут – не у всех. Из всех, внезапно так успевающих.
Нет, это нормально, просто 45-й тяжеловат, отдача, как у М-16 и руки дрожат по утрам. Хватает только на 10 чертежей, остальные справляются сами.
Но Дин говорит, что этот предмет вообще-то полезен. Он говорит, что здесь важна привычка, и глазомер надо развивать. Слова у него, правда, не те, что в учебнике или чертёжном классе. Про масштабирование и углы атаки он не слышал, приходится сочинять самому.
На истории все радостно ковыряют шпоры из странных мест. Многие палятся, а как же иначе. В тех местах удобнее прятать предметы покрупнее – ножи, спицы, арбалетные болты. Но все купились на его обещание продать шпоры и места их сокрытия со скидкой, теперь виноваты сами.
Да и попавшихся не много, процент спасшихся гораздо больше. Зато самому теперь похеру все эти шпоры, их и так написано по двадцать комплектов. История – штука грязная, грустная и нудная, зато за двадцать переписываний можно запомнить и Испанию с Колумбом и ещё много чего. Это не мешает учителю, поэтому можно сидеть у окна. Там удобно. Учитель мечется в панике по классу, а все хорошо, прямо отлично пишут, стервецы.
А за окном на заборе сидит Дин, оттирает от масла руки, берётся пересчитывать деньги. Теперь уже чистит и деньги, и руки.
А в кармане собственная полтина и если Дин ждёт, то те пятеро, попалившиеся, свои пятнадцать обратно не получат и до второго. Пришествия. И можно будет затариться нормальной едой и новым бэгом.
Где-то всё начиналось…
Стол противно поскрипывает, противный и бело-розовый. «Не любит, когда по нему бьют задницей, квадратная свинья»! Сам ты свинья! «Так я ж про стол! Ты-то разве бело-розовый»?
Злобная месть, шкурки, картофельные очистки летят в скворчащий жир сковородки. Дин отбивает их ложкой, не оборачиваясь, со спины и ржёт, как ненормальный, про квадратную свинью. Когда весь мусор оказывается на месте, то можно начинать другое развлечение. Например, почитать стишки. Дин воет от такого счастья, выбирает дерьмо из еды, режет хлеб на тосты. Ну и фиг ли, что не утро, а вечер. Это пустяк.
Нормальный, кстати, вечер, очень спокойный, они одни дома и можно орать и бесится как угодно. Никто не побеспокоит, никто не побеспокоится. Даже в соседнем доме, что за участком с ложбиной и непролазным кустарником, где одноклассники празднуют день рождения красивой девчонки, празднуют шумно, с петардами, музыкой и тортом. Наверное.
Дин выкладывает на любимую щербатую тарелку любимые зажаренные кусочки и догоняет тёплым хлебом. Сверху кетчуп, зверски холодный, потому что холодильник уже два дня морозит только его. Это очень крутой ужин, самый крутой во всех пятидесяти штатах, не считая Аляски. Дин радостно ведётся, что там жрут мороженую доисторическую мамонтятину.
Скоро будет дождь. Это должен уметь понимать каждый настоящий охотник. Скоро дождь и любому уставшему, с охоты, будет сложно попасть домой. Значит никто не придёт, никто не уйдёт, они будут только вдвоём и можно будет посмотреть кино про пришельцев.
Дин собирает посуду в мойку и гасит свет.
Интересно, а какого цвета эти пришельцы в реале, не на чб-шном телике?
Почему-то всё начиналось...
От обиды першит в горле, странно, вот уж и не думал, что выйдет так. Лучше бы простыть, заболеть и сдохнуть. Только не вот это, пыль, набившаяся везде и не дающая ни сдохнуть, ни вздохнуть. Блин, это всё плохо. И всё несправедливо.
Лестница цепляется за ноги, всё мешает, волосы лезут в глаза. Мокрое и противное лицо. Он запыхался и вспотел, да, именно так, он не плачет от обиды. Совсем не плачет. Ступеньки больно отбиваются от пинающих ног. Им противно. И ему протвно. Злой и бессильный топоток заканчивается на кровати. Теперь очередь подушки обижаться на пинки. И выслушивать отповеди. Предназначенные не ей.
Обида угасает сама собой, незаметно. Остаётся только слепая безрассудная досада. Он сам зарабатывает себе на жизнь. Всегда. Ещё Дин, конечно, подкидывает. Но иногда нельзя зашибить нужные тебе бабки, просто нельзя. Не выходит. И тогда кажется нормальным подойти и попросить. А вот ему это не кажется нормальным.
Хоть бы уж наорал, так нет же. Процитировал себя великого, накрутил новое Правило; а всё ради того, чтобы лишний раз ткнуть мордой в дерьмо. «Ты не маленькая девочка, я полагаю, что ты можешь обойтись и без глупостей». И дал понять, что сам ты глупость, величайшая глупость его жизни, раз вообще осмеливаешься просить.
А ведь всего-то хотелось получить новые штаны на выпускную вечеринку, а не боевые диновские обноски. Ну хоть что-то, из-за чего над ним не станут издеваться одноклассники.
Теперь проще не ходить. Хотя издеваться начнут и из-за этого тоже. Он и так всегда в стороне, слишком умный, ботаник, чудак на букву «м». Его единственная защита – головной мозг и Дин. Но придумать насчёт прикида ему уже нечего, а обноски от Дина он и так имеет по полной программе. Финита. Тупик.
– Что случилось? Тебя кто обидел, а ?
– Да всё в норме. – Вздох, выдох-вдох, тоже ещё пришёл успокаивать.
– Что в норме? Ты в норме? Не гони, а?
– Всё в норме. Я не в норме, а всё – в норме. И я не гоню. Я вообще этого не делаю никогда. Мне некогда. Я учусь. На отлично, между прочим. И зарабатываю. Тоже на отлично. Я имею по полторы сотни баков в неделю и не прошу на карманные расходы. Я только оплачиваю эти ебанутые боеприпасы и лекарства, они же тоже на мне. А так всё нормально. Просто у меня сейчас нет денег, а попросить их я, оказывается, не имею права. Сейчас. И вообще никогда. А идти на вечеринку в твоих старых штанах я не хочу. А не идти – не могу. Вдруг снова «неразумными действиями привлеку внимание социальных служб». Только сейчас, знаешь, Дин, я не буду так уж против приюта. Вот. Можешь меня убить теперь. За крамолу и ересь семьи Винчестеров.
Дин молчит. Встаёт, ходит по комнате, всё время молчит. Потом садится рядом и почему-то нет сомнений в том, что сейчас сделает.
Обнимает, совсем как младенца, держит крепко, даже руки дрожат. А, нет, это не руки, это он укачивает.
И уже совсем не хочется в приют. Просто ещё бы часок так посидеть, младенцем, чтобы было хорошо, чтобы совсем не думать.
– Когда будете праздновать?
– Через два дня.
– Послезавтра или после-послезавтра?
– Через два… Ох, блин, после-послезавтра!
– Ладно, тогда успеваем.
– Че-го?
– Шмоточный магазин, на Тоскан… У владельца есть тачка, типа антиквариат, 52 года, в хлам. Он искал мастера. За два дня я как раз успеваю.
– Ёп…
– А если нет – отработаю потом. Не плачь, мелкий, всё будет, ни одна твоя шавка не тявкнет.
И они не тявкнут. Это точно. Такое – не обтявкивают. Потому что эти лохи сосут, а они круты, они же очень круты. Они невъебительно круты вообще.
И эти лохи сейчас все, все-все, просто умоются, просто заебутся умываться!
– Вот, ремень, наборный, типа чистое серебро. Тебе идёт.
– Дин.
– И ботинки почищенные.
– Дин!
– И башку не трогай. Ещё одного 52 года на причёску здесь не напасёшься.
– Дин!!!
– Ну?
– Я тебя люблю...
– Забирай свою девчонку и гони.
– Я тебя люблю...
на свой страх и риск
54 метра незатейливых приколов
или 8 страниц дикого бреда.
Я уже и сам не верю, что когда-то писал фики по СПН. Ан вот писал же, ага.
Это, наверное, несколько кошмарно, поэтому
читать дальше
на свой страх и риск
Я уже и сам не верю, что когда-то писал фики по СПН. Ан вот писал же, ага.
Это, наверное, несколько кошмарно, поэтому
читать дальше
на свой страх и риск