Решили показать зубы? Ок. Зубы - дело поправимое ©
или развёрнутый диалог с массовыми представлениями.
История вопроса.Не поручусь за первоисточник сведений, но кажется это были отсылки к очередной части «Мужского сборника». Или нет. В общем, если кто-то опознает исходник, буду весьма и весьма обязан.
В этой статье анализировались воспоминания русских офицеров, попавших в плен к туркам во время войн где-то в первой половине 19 века. Что стало основной темой проводимого исследования, я за давностию лет уже и не вспомню, но пара интересных моментов в памяти отложилась.
Авторы статьи читали воспоминания офицеров, где люди рассказывали о своих опытах выживания в турецком плену. Изучены были мемуары нескольких человек, написанные уже довольно сильно после событий военной кампании и последующего за ней плена. То есть, авторы мемуаров успели уже в значительной степени преодолеть самые пагубные последствия ПТС и более-менее связно изложить собственные переживания, сделав их более-менее удобочитаемыми для потомков.
В этих мемуарах описывались истории некоторых боёв и те события, которые и привели данных офицеров в турецкий плен. Также ими описывались, причём довольно подробно, условия содержания и обращения турков со своими военнопленными.
И вот что было в этих воспоминания интересного и показательного.
Прежде всего все участники попадания в плен очень чётко разграничивали условия своей жизни до оного события и после него. Также авторы мемуаров очень чётко проводили границу между пленом у цивилизованных европейских народов и ближневосточных «дикарей». В первом случае, а также в случае с «цивильным» пленом, офицеру предписывалось строить свою жизнь в соответствии с неким неписанным, но весьма строгим кодексом истинно благородного поведения истинно благородного человека. Весь этот кодекс был, естественно, пронизан и скреплён понятиями соблюдения чести и достоинства окружающих и отстаивания чести и достоинства собственных. Исследователями особо отмечался тот факт, что соблюдении этих уложений было необходимо как в среде соотечественников, так и среди «цивильных» противников. Причём последние должны были понимать, принимать и уважать потребности своих пленных офицеров, причём это понимание должно достигаться посредством использования идентичных для обеих сторон культурных маркеров.
И нарушение данного кодекса человека чести и офицера в равной степени строго каралось , будучи произведённым как в среде соотечественников, так и в среде «цивильных» противников.
Совсем иная ситуация складывалась у офицеров, попавших в турецкий плен.
С ними там обращались совершенно не так, как предписывалось благородным европейцам обращаться с благородными европейцами. Мало того, что пленных подвергали множеству крайне унизительных для них действий, так турки ещё и не давали своим противникам возможность вести себя в соответствии с предписания о благородном, правильном поведении, в частности не давая возможность бросить вызов по дуэльному кодексу и т.д.
И тут бывшие пленные отмечали очень интересную вещь. Многие из них просто «выключали» у себя поведенческие стереотипы, использующиеся в цивилизованном обществе и начинали жить по законам той среды, в которую они попали. Причём это происходило совершенно осознанно, и люди не страдали из-за вынужденно скотского поведения, как своего, так и своих противников, а сразу чётко разграничивали понятия плена у врагов благородных и плена у дикарей. В последнем случае ни к чему было демонстрировать собственное благородство и придерживаться кодекса чести, можно было вести себя как угодно, лишь бы обеспечить себе более-менее нормальные условия существования, выжить и суметь организовать побег.
Собственное падение, с точки зрения цивильной жизни, этими офицерами таковым не считалось, ибо они очень чётко отграничивали себя среди нормальных людей от себя же среди неразвитых дикарей. Поэтому многое из того, что воспринималось в обычной жизни, в статусном пространстве, как совершенно недопустимое, в этом маргинальном пространстве считалось нормальным и даже необходимым.
Но это считалось возможным лишь до того момента, как участники данных событий вновь не возвращались в статусное, цивилизованное пространство. Где снова попадали под действие многочисленных социокультурных установок и стереотипов.
Сам вопрос.Собственно, это всё к чему…
По следам некоторых сетевых дискуссий доводилось встречать такую точку зрения, что поведение как Вальдеса по отношению к Кальдмееру (да и к Руперту), так и наоборот, считается маловероятным. И особенно маловероятной считается возможность возникновения между первыми фигурантами тёплых чувств различной степени накала. В частности, упоминалось, что таковые чувства могли рассматриваться, особенно проигравшими, как предательство родины и собственных погибших товарищей.
Я лично с таким вариантом не согласен. Даже не касаясь вообще мало мне знакомой сферы психологии личности, то есть механизма и предпосылок возникновения симпатий, не соглашусь хотя бы потому, что оба дриксенских моряка попали в если не полностью маргинальное, то сугубо пограничное с оным социо-культурного пространство, где, как уже упоминалось, многие законы, нормальные для повседневного существования могут не действовать.
И не действуют.
Следовательно, дриксенцам не обязательно корить себя за неуставное и недолжное поведение, если ситуация, в которой находятся Кальдмеер и Руперт, сама по себе находится за границами должного и не должного. И в ней не работают прописанные и усвоенные на родине кодексы честного и бесчестного поведения. И более того – они и не должны в ней работать, ведь это территория довольно враждебная к данным фигурантам, особенно в, извиняюсь за выражение, пространственно-магистическом аспекте.
Можно возразить, что в следствии долгих и многочисленных, хотя бы и военных, контактов Талиг и Дриксен могли бы считать себя не столь уж взаимно культурно чуждыми обществами и государствами. Это так, безусловно, и плен в Талиге всё-таки стоял для дриксенцев ближе к понятию цивильного, нежели плен у каких-нибудь южных дикарей. Но при этом не следует забывать о статусе второй стороны данных отношений, а именно о Вальдесе.
А Вальдес в данных текстах устойчиво позиционируется как трикстер средневыраженный классический. Даже не прибегая к многоступенчатому литературному (или поведенческому, смотря как рассматривать данную схему – как текст, либо как мироописание) анализу можно сказать, что нарочитое стремление Ротгера эпатировать всё и вся, в том числе своих военнопленных гостей, лучшее этому подтверждение. Он одним своим присутствием нарушает все нормативы и законы, по которым должен функционировать традиционный, статусный, цивилизованный мир. Или, как часть его, - цивилизованный плен. Следовательно, плен становится не столь уж цивилизованным, что не может не наложить отпечаток на поведение в данной ситуации и Олафа, и Руперта.
Примечание: трикстерство Вальдеса выражается не только в его непрестанном насмешничестве и неуместном до развязности поведении, но и в его смешанном происхождении как непринадлежности ни к одной культурной общности, отсутствии родителей и собственной семьи, как формы социального контроля, его нарочито языческом если не вероисповедании, то мировоззрении, в том числе очень близких контактах с астэрами, и т.д.
История вопроса.Не поручусь за первоисточник сведений, но кажется это были отсылки к очередной части «Мужского сборника». Или нет. В общем, если кто-то опознает исходник, буду весьма и весьма обязан.
В этой статье анализировались воспоминания русских офицеров, попавших в плен к туркам во время войн где-то в первой половине 19 века. Что стало основной темой проводимого исследования, я за давностию лет уже и не вспомню, но пара интересных моментов в памяти отложилась.
Авторы статьи читали воспоминания офицеров, где люди рассказывали о своих опытах выживания в турецком плену. Изучены были мемуары нескольких человек, написанные уже довольно сильно после событий военной кампании и последующего за ней плена. То есть, авторы мемуаров успели уже в значительной степени преодолеть самые пагубные последствия ПТС и более-менее связно изложить собственные переживания, сделав их более-менее удобочитаемыми для потомков.
В этих мемуарах описывались истории некоторых боёв и те события, которые и привели данных офицеров в турецкий плен. Также ими описывались, причём довольно подробно, условия содержания и обращения турков со своими военнопленными.
И вот что было в этих воспоминания интересного и показательного.
Прежде всего все участники попадания в плен очень чётко разграничивали условия своей жизни до оного события и после него. Также авторы мемуаров очень чётко проводили границу между пленом у цивилизованных европейских народов и ближневосточных «дикарей». В первом случае, а также в случае с «цивильным» пленом, офицеру предписывалось строить свою жизнь в соответствии с неким неписанным, но весьма строгим кодексом истинно благородного поведения истинно благородного человека. Весь этот кодекс был, естественно, пронизан и скреплён понятиями соблюдения чести и достоинства окружающих и отстаивания чести и достоинства собственных. Исследователями особо отмечался тот факт, что соблюдении этих уложений было необходимо как в среде соотечественников, так и среди «цивильных» противников. Причём последние должны были понимать, принимать и уважать потребности своих пленных офицеров, причём это понимание должно достигаться посредством использования идентичных для обеих сторон культурных маркеров.
И нарушение данного кодекса человека чести и офицера в равной степени строго каралось , будучи произведённым как в среде соотечественников, так и в среде «цивильных» противников.
Совсем иная ситуация складывалась у офицеров, попавших в турецкий плен.
С ними там обращались совершенно не так, как предписывалось благородным европейцам обращаться с благородными европейцами. Мало того, что пленных подвергали множеству крайне унизительных для них действий, так турки ещё и не давали своим противникам возможность вести себя в соответствии с предписания о благородном, правильном поведении, в частности не давая возможность бросить вызов по дуэльному кодексу и т.д.
И тут бывшие пленные отмечали очень интересную вещь. Многие из них просто «выключали» у себя поведенческие стереотипы, использующиеся в цивилизованном обществе и начинали жить по законам той среды, в которую они попали. Причём это происходило совершенно осознанно, и люди не страдали из-за вынужденно скотского поведения, как своего, так и своих противников, а сразу чётко разграничивали понятия плена у врагов благородных и плена у дикарей. В последнем случае ни к чему было демонстрировать собственное благородство и придерживаться кодекса чести, можно было вести себя как угодно, лишь бы обеспечить себе более-менее нормальные условия существования, выжить и суметь организовать побег.
Собственное падение, с точки зрения цивильной жизни, этими офицерами таковым не считалось, ибо они очень чётко отграничивали себя среди нормальных людей от себя же среди неразвитых дикарей. Поэтому многое из того, что воспринималось в обычной жизни, в статусном пространстве, как совершенно недопустимое, в этом маргинальном пространстве считалось нормальным и даже необходимым.
Но это считалось возможным лишь до того момента, как участники данных событий вновь не возвращались в статусное, цивилизованное пространство. Где снова попадали под действие многочисленных социокультурных установок и стереотипов.
Сам вопрос.Собственно, это всё к чему…
По следам некоторых сетевых дискуссий доводилось встречать такую точку зрения, что поведение как Вальдеса по отношению к Кальдмееру (да и к Руперту), так и наоборот, считается маловероятным. И особенно маловероятной считается возможность возникновения между первыми фигурантами тёплых чувств различной степени накала. В частности, упоминалось, что таковые чувства могли рассматриваться, особенно проигравшими, как предательство родины и собственных погибших товарищей.
Я лично с таким вариантом не согласен. Даже не касаясь вообще мало мне знакомой сферы психологии личности, то есть механизма и предпосылок возникновения симпатий, не соглашусь хотя бы потому, что оба дриксенских моряка попали в если не полностью маргинальное, то сугубо пограничное с оным социо-культурного пространство, где, как уже упоминалось, многие законы, нормальные для повседневного существования могут не действовать.
И не действуют.
Следовательно, дриксенцам не обязательно корить себя за неуставное и недолжное поведение, если ситуация, в которой находятся Кальдмеер и Руперт, сама по себе находится за границами должного и не должного. И в ней не работают прописанные и усвоенные на родине кодексы честного и бесчестного поведения. И более того – они и не должны в ней работать, ведь это территория довольно враждебная к данным фигурантам, особенно в, извиняюсь за выражение, пространственно-магистическом аспекте.
Можно возразить, что в следствии долгих и многочисленных, хотя бы и военных, контактов Талиг и Дриксен могли бы считать себя не столь уж взаимно культурно чуждыми обществами и государствами. Это так, безусловно, и плен в Талиге всё-таки стоял для дриксенцев ближе к понятию цивильного, нежели плен у каких-нибудь южных дикарей. Но при этом не следует забывать о статусе второй стороны данных отношений, а именно о Вальдесе.
А Вальдес в данных текстах устойчиво позиционируется как трикстер средневыраженный классический. Даже не прибегая к многоступенчатому литературному (или поведенческому, смотря как рассматривать данную схему – как текст, либо как мироописание) анализу можно сказать, что нарочитое стремление Ротгера эпатировать всё и вся, в том числе своих военнопленных гостей, лучшее этому подтверждение. Он одним своим присутствием нарушает все нормативы и законы, по которым должен функционировать традиционный, статусный, цивилизованный мир. Или, как часть его, - цивилизованный плен. Следовательно, плен становится не столь уж цивилизованным, что не может не наложить отпечаток на поведение в данной ситуации и Олафа, и Руперта.
Примечание: трикстерство Вальдеса выражается не только в его непрестанном насмешничестве и неуместном до развязности поведении, но и в его смешанном происхождении как непринадлежности ни к одной культурной общности, отсутствии родителей и собственной семьи, как формы социального контроля, его нарочито языческом если не вероисповедании, то мировоззрении, в том числе очень близких контактах с астэрами, и т.д.
@темы: ОЭ, пра культурологию, пра литературоведение
-
-
09.10.2011 в 17:29Во-первых, кастовость флотских всегда была заметна, а представления о чести - гипертрофированы. Причем, не только в России. У Канариса были очень большие проблемы с восстановления честного имени после его пребывания в плену.
Но это мои личные впечатления, обратимся к первоисточникам.
Туманов в своем "В японском плену" описывает похороны А.В. Гирса, и там четко видно, насколько обособленно держатся русские офицеры в японском плену(чем не "варварский плен"? В чем отличие от турков?) ("Морские записки, том №2", 1944, описывается 1905 год)
В "дъеле о сдачъ японцамъ"(1907 г.) долго и подробно на суде разбирается поведение каждого пленного офицера. Показания свидетелей, все, что было сказано и сделано(не сделано). Соответственно, офицер даже в плену обязан был вести себя безупречно.
Ну и, наконец, Я.И. Подгорный в "зарубежном морском сборнике" №9 за 1930 год говорит, что "морской офицер во всем является примером для команды".
Так что "неуставное поведение" каралось весьма и весьма сурово. Я понимаю, что Камша пишет не о России, мой коммент просто показывает другое видение ситуации.
P.S. Очень понравилась Ваша статья, было бы интересно прочитать "мужской сборник" ^___^
-
-
09.10.2011 в 20:48Кстати, спасибо за приведённую литературу, при случае обязательно просмотрю.
По поводу "Мужского сборника".
Выходные данные первого тома: Мужчина в традиционной культуре. Составитель И.А. Морозов. Москва, Лабиринт, 2001 год.
Выходные данные второго тома: "Мужское" в традиционном и современном обществе. Составитель И.А. Морозов. Москва. Лабиринт. 2004 год.
Эти книги у меня имеются только в бумажном виде, но, думаю, их можно отыскать в сети; там публиковалась Щепанская, её работы и сборники с её работами представлены в электронном виде достаточно широко. Так что, удачи в поисках!