Под знаком хороших манер

[soley412]

и, если верить Нику, дурного вкуса.
Но об этом позже.

Из книги "Правила светской жизни и этикета. Хороший тон".
Грустное, ибо расизм:
"В самом деле, история явно и неопровержимо свидетельствует, что весь кодекс приличного общежития развился и окреп именно у христианских народов. Китайцы, напр., со всеми своими тридцатью тысячами церемоний, и в наши дни остаются теми же варварами, какими были 2000 лет тому назад и будут оставаться такими же до тех пор, пока свет христианской веры не озарит их, а слово всепрощения и любви не смягчит сынов Небесной Империи".
Орфография и пунктуация сохранены, за исключением "ятей", "еров" и т.д.
Далее:
"Грубо ошибаются те, кто правила светского этикета европейцев отождествляют с китайскими церемониями, подразумевая под светскостью внутреннюю пустоту, прикрытую внешней церемонностью. Это неверно уже потому, что светский этикет европейских народов основан на благовоспитанности..."
Мораль - так вот откуда растут все наши ноги "православия, самодержавия, народности" and other.
Не хотелось бы сейчас уподобляться, честно говоря...

Смешное, ибо совпадение
"Дорогой брат С...!
Не хочешь ли принять участие в наше загородной прогулке (туда-то)? Кажется, будет очень весело, компания собирается большая, а именно (такие-то). Приезжай в (таком-то) часу к (такому-то), если тебе ничто не помешает.
Твой брат....."
Хех, так и вижу Дина............ ))


А теперь совсем, хм... Ну, что вышло, короче...
Утро было холодным и стылым. Эту помертвелую тишину стряхнул громкий рык двигателя, пробрав до основания постройки, леса на холме и заболоченные озера окрест. Но ненадолго.
Те, кто пришли на холм в такой странный, предрассветный час, очень хорошо знали правила и понимали, как следует появляться в таких местах.
Машина замолкла, и голоса людей перешли на шёпот, стараясь не разбудить, не обеспокоить, оставить ещё хоть несколько мгновений тихого, бестревожного сна.

Дом был старый, основательно просевший, накрепко покосившийся и вросший в эту каменистую землю всем естеством. Машина, вставшая перед ним, была немолода, побита жизнью и дорогами, и выжата досуха тем последним отрезком пути, которым пробивалась в этот край света.
Они с домом словно бы посмотрели друг на друга и решили остаться довольными первым знакомством.

Люди молчали, стояли, прислонившись к машине. Из привычной среды обитания они рассматривали ждущий их дом и мир. Боялись, может быть – надеялись, может быть – боялись, что надежды окажутся напрасными. В конце концов, смирившись с неизбежным, отправились в своё новое обиталище.
Это могло быть обидным, потому что казалось, будто в не дом они идут, а в склеп или на эшафот. Это было неприятным.
Впрочем, это только казалось.

Их было двое, вернее – двое и один, а если совсем верно – один, один ребёнок, и один, который всё это затеял. Но для них это было нормально; для них было нормально и кое-что похлеще, потому – они решили считать, что их, всё-таки, трое.

Потом они долго переругивались, перетаскивая свой небольшой багаж в дом. Очень долго и непонятно почему – вещи кончились гораздо быстрее спора.

К полудню первое неяркое солнце согрело широкое крыльцо.
Они пили кофе, прямо на тёплом, заросшем камне. Человек разбирал, чистил и правил оружие, а тот, кто всё это затеял, поил ребёнка водой. Вода тоже была тёплой, с красноватым привкусом крови.

Вечер пришёл рано и застал их на холме.
Они рассматривали лес, и дом, и заболоченное озеро. И делали это так, словно понимали, что каждый их взгляд будет замечен и оценен теми, на кого они смотрят.
Человек держал оружие, потому что так было легче присматриваться к новому; тот, кто это затеял, держал ребёнка, потому что его не мог удержать никто другой; ребёнок держал ладошки открытыми и старался вывернуться из клетчатой рубашки, в которую был закутан – сейчас ему хотелось поймать что-то неуловимое.

Дальше к ночи они собрались поужинать в спальне.
В островерхой мансарде уместилась старинная рассохшаяся кровать и кресло для ребёнка.
Человек разжёг камин и теперь сидел перед ним на толстом пыльном ковре, держа над огнём невкусную, неживую еду. Правда, она становилась чуть лучше от суховатой пригоревшей корочки, и можно было представить, что всё не так уж гадко складывается на новом месте.
Тот, кто всё это затеял, тоже сидел перед камином, держал на руках ребёнка и снова поил его водой. Только теперь она была красноватой и тёплой не от крови, а от мёда, огня и молока.
Ребёнок с удовольствием пил, старался ухватить отца за волосы, а потом смотрел на золотые сполохи в темноте.

Было совсем поздно, когда ребёнок уснул.
В небе за стрельчатым окном мерцали к непогоде звёзды, в камине мерцали угли, и от этого ночь казалась жарче, чем была.
Они долго лежали в постели, глядя в темноту и друг на друга. Очень долго, пока тот, кто всё это затеял, не потянулся к брату, пока человек не ответил ему первым за целый день поцелуем, сжимая, стискивая до боли, первый раз за целый день, без опаски и без колебания.

Они долго занимались любовью, и не знали, когда придёт утро.

@темы: Я люблю тебя жизнь, ну а ты меня снова и снова, Supernatural